— Ну как так вышло, матрёшка, что в двадцать три ты отрастила яйца размером с мошонку Чака Норриса?

Скрещиваю руки на груди и хмурю брови. Я тяжело переношу разговоры по душам и критику, поэтому сейчас чувствую себя неуютно.

— Что это ты имеешь в виду?

— А то, что у тебя синдром отличницы. Тебе всё нужно сделать лучше всех, и не приведи Иисус, кому-нибудь увидеть твою слабость. Вряд ли люди, ставшие свидетелями этого явления, всё ещё живы.

— Нет у меня никакого синдрома отличницы. Я считаю, если что-то делать — нужно делать это хорошо. Ну или, по крайней мере, приложить все возможные усилия.

— Тяжело быть перфекционистом, матрёшка, — задумчиво изрекает Малфой, словно это проблема ему знакома не понаслышке.

— В мире редко встретишь что-то совершенное.

— У каждого своё понятие о совершенстве, Гас. Для кого-то совершенство — Сикстинская капелла, а для кого-то граффити на стене дома. Попробуй это оспорить и не найдёшь ни одного доказательства.

Гас щурит на меня глаза и молчит.

— Что?

— Ничего.

Меня начинает смущать его пристальный взгляд, и я решаю перевести тему:

— Ну а ты, для чего превращаешься в ванильную копию Ньюта Саламандера в присутствии Колина? Давай посмотрим правде в глаза, ты, скорее — Гриндевальд.

На лицо Гаса падает занавес, и он с беззаботной улыбкой сообщает:

— Наш пингвин тащит еду в клюве, матрёшка. Лично я очень голоден.

Не пытаюсь настаивать о том, кто я такая, чтобы лезть ему в душу.

В течение двадцати минут мы поглощаем наши блюда. И ОМГ! Они великолепны. Пять очков Слизерину.

— Очень вкусно, — хвалю Малфоя.

— Я почти простила тебя за свою кратковременную амнезию.

— Дождись десерта. Такой клубники ты ещё не пробовала.

— Моя бабуля с тобой бы не согласилась, — усмехаюсь я, вспоминая пластмассовые зелёные вёдра, набитые ягодами. Правда, гарниром к ним в моём неизысканном детстве была сметана.

Официант приносит блестящую посудину, накрытую круглой металлической крышкой, и снимает её перед нами жестом Гудини. Ягоды как ягоды, только на пушистой подушке из взбитых сливок.

— Я бы заказал шампанское, но терпеть не могу эту шипучую жижу, а ты вроде как равнодушна к алкоголю.

Лицо Гаса выглядит почти смущённым, и я считаю своим долгом игриво подмигнуть.

— Побоялся, что русская хищница разведёт тебя на Дом?

— Не пожалел бы и трёх бутылок, если бы ты устроила оральное шоу с жонглированием ягодок во рту, — оживляется тот.

— Размечтался.

Тяну руку, чтобы взять десерт, но Малфой тянется через весь стол и протягивает ко мне руку с утопленной в сливках клубникой. Рискуя остаться косоглазой, смотрю на ягоду перед моими губами и перевожу взгляд на его лицо. Котлованы его зрачков разверзлись в бездонную пропасть, и я быстро моргаю, чтобы не угодить в их ловушку.

— Давай, матрёшка, — голос Гаса утробный и низкий, — Америка выбрасывает белый флаг. Просто съешь эту чёртову ягоду.

Не даю себе шанса хорошо подумать, облизываю пересохшие губы и приоткрываю рот. Слишком поздно осознаю, что попалась в синий капкан, и лечу вниз головой в бездонную пропасть без малейшего шанса побороть естественную гравитацию.

Прохладная ягода касается моих губ и медленно скользит внутрь. Я всасываю её в себя, касаясь языком кремовой пены, замечая, как вспыхивают глаза напротив, когда случайно задеваю большой палец. И хотя ягода уже целиком у меня во рту, палец застывает на моей губе и после секундного колебания проталкивается внутрь, касаясь верхнего ряда зубов. Меня парализует, и инстинкт самосохранения вопит о том, что мне нужно отвести взгляд и посмотреть на что-то более нейтральное. Глаза ошибочно перемещаются на губы Гаса, которые приходят в движение и шепчут:

— Оближи его, матрёшка.

Внизу живота разливается жар, сжигающий здравый смысл и оставляющий лишь одно желание: подчиниться ему здесь и сейчас, всего раз, на одно мгновение. На свой страх и риск снова ловлю потемневший взгляд, цепляю палец зубами и сжимаю кожу, наслаждаясь сдавленным шипением. Подаюсь губами вперёд, насаживаясь на длину, и неспешно веду по нему кончиком языка, собирая сладость.

— Пиздец, матрёшка, — хрипит Гас, прожигая меня чернотой глаз наполненных вожделением.

— Лучше бы тебе запереть сегодня свою комнату. А лучше не запирай, и клянусь, ты об этом не пожалеешь.

Выпускаю его палец изо рта и откидываюсь в кресло. Впиваюсь зубами в сочную мякоть ягоды, глотая клубничный сок с вкусом его кожи. Ноги потряхивает от возбуждения, в животе стреляет напалмом.

— Гас! — слышится писклявое мяуканье где-то за моей спиной. Шторм в глазах напротив сменяется безоблачным штилем, и мой спутник поднимается.

— Ками, ты что здесь делаешь?

Две полные четвёрки, обтянутые розовым свитером, нависают тенью над моей головой, пока их хозяйка так напряжённо всматривается в моё лицо, словно учится передвигать предметы силой мысли. Но, очевидно, с телекинезом она не в ладах, потому что мой рот и мои глаза всё ещё находятся на своих местах.

— Привет, Камилла, — встречаю раздражённый взгляд Барби с поистине самурайским спокойствием. — Друг твоего жениха отравил меня наркотой, поэтому Малфой... то есть Гас, решил загладить передо мной свою вину и пригласил на ужин. Я сыта по горло, и сейчас как раз собираюсь уходить. Здесь полно клубники, а я смогла съесть только одну. Уверена, вы найдёте ей лучшее применение. А у меня дела, свидание с очередным папиком. Хорошего вечера.

Стараясь не смотреть на Малфоя, который изо всех сил пытается поймать мой взгляд, сбрасываю с колен салфетку, сгребаю сумочку и стремительным шагом иду к выходу. И только когда оказываюсь на улице глубоко вздыхаю и с силой бью каблуком в асфальт. Блядь, Слава, что это было?

Глава 12

Гас

Матрёшка не берёт трубку. Ни с первого раза, ни со второго, ни с шестого. Ками взглядом высверлила дупло в моём виске, в котором уже счастливо живут белки, а долбанная русская всё никак не соизволит ответить на звонок. Неужели, блядь, так сложно ткнуть в зелёную кнопку и сказать: «Я дома, отвези свою не вовремя появившуюся девушку и поднимайся ко мне в спальню, устроим ковбойское родео до седьмого пота».

Но это, конечно, при самом лучшем раскладе. Сейчас меня бы устроило и простое «Я дома». Не могла же она быть серьёзной, когда говорила, что поехала на встречу с папиком. Если уж я чего и понял за эту пару дней, что солдат Джейн скорее руку себе отгрызёт, чем станет спать с мужчиной за деньги. Подумать только, в двадцать три у неё был всего один. У них там в России со зрением беда, что ли? Гас-младший слюнявчик в её присутствии не снимает, да и не он один.

Выруливаю во двор Камиллы и снова набираю матрёшкин номер. Уже в седьмой раз. Гудок, гудок, гудок. Хер тебе, Гас.

— Поднимешься? — Ками хлопает ресницами и выпячивает нижнюю губу, словно маленький обиженный ребёнок. Вот честно, сейчас мне совсем к ней не хочется. Хочется домой. Хочется отпустить пару колкостей в адрес матрёшки, чтобы посмотреть, как вспыхнут изумрудные глазищи, и как обнажатся её зубки в хищном оскале. Но с Камиллой так поступать нельзя. Мы не виделись и не разговаривали четыре дня, а это нарушает первый пункт моего устава хорошего бойфренда: моя девушка не должна чувствовать себя ненужной. Поэтому треплю Ками по щеке и киваю.

Как только заходим в квартиру, Ками исчезает в душе, а я плюхаюсь на диван и включаю телек. Там говорящая голова рассказывает, что кофеин состоит из тех же веществ, что кокаин и героин, а самый длительный полёт курицы составил тринадцать секунд. Глаза косятся на зажатый в руке смартфон — тишина. Может, она, правда, на свидании. Внутри шевелится что-то гадкое и чёрное, неприятно скребущее в печени, и мне это жутко не нравится. Окажись матрёшка сейчас рядом, превратил бы её задницу ярко-красный тамбурин за то, что своим молчанием сеет в душе эти мерзкие споры. Ревную я, что ли? Пфф, разумеется, нет. Это обычная похоть, я хочу её трахнуть. Побывать в каждой части её тела, чтобы она навсегда запомнила свой номер два. А уж Гас-младший позаботится о том, чтобы она его не забыла.