И вот здесь я проявила чудеса русского такта, сказала, что я услышала её, и ещё раз предложила чай. И Камилла снова удивила, как заправский распространитель китайских чудо-утюгов решила не удовлетворяться презентацией, а заключить сделку на месте.

— Так мы договорились?

— О чём, Камилла?

— Пообещай, что ты оставишь Гаса в покое. Так будет лучше для всех.

Ну вот не люблю я, когда кто-то воображает, что знает о том, что лучше для всех.

— Камилла, мне кажется, ты серьёзно недооцениваешь человека, за которого мечтаешь выйти замуж. Гас не имбецил и не овощ, и сам способен решать, что лучше для него.

— И это твой ответ?

— Да, Камилла. Я стараюсь не давать обещаний, которые не уверена, что выполню. А ещё не люблю, когда мне выкручивают руки. Если ты закончила, я, пожалуй, пойду. Меня вышивание ждёт.

— Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, Сла-ва.

Ох, неужели, блин, опять санкции?

Когда дверь закрылась, я даже не ощутила раздражения. Потому что единственное, что осело в голове после этого разговора, это то, что я могу больше не истязать себя моральными муками за влечение к чужому парню.

Раздаётся грохот распахивающейся двери, и на пороге появляется Гас. Ирокез ещё более растрёпанный, зрачки поглотили радужку, лицо злое.

— Ты хоть представляешь, что творишь, сувенир дубовый? — рычит на зависть любому медведю.

Мило улыбаюсь ему и поплотнее запахиваю простынь.

— В следующий раз будешь отвечать на сообщения.

— Ты в нём написала, что рассталась с Элом? — спрашивает уже более осторожно.

— Нет, в нём я написала, что ты придурок, потому что не приходишь ночевать. И то, что ты не ответил, кстати, очень меня взбесило.

— И за это ты решила меня так проучить? У тебя борщ, вообще, без мяса, что ли?

— Нет, Драко, — ухмыляюсь, — не за это. Это тебе за нашу первую встречу.

Даю себе время насладиться его изумлением, после чего облизываю губы и подмигиваю.

— Я, кстати, хорошо умею извиняться.

Секунду мы изучаем друг друга взглядами, после чего Малфой решительно делает шаг вперёд и сгребает меня с кровати. Неожиданно нежно убирает упавший на лицо локон и хрипит:

— Очень надеюсь на это, стерва.

Глава 22

Слава

— Малфой, ты просто ненормальный, — смеюсь, ёрзая спиной по кровати, пока пытаюсь прикрыть подушкой свою, уязвимую к атаке вражеского стояка, наготу.

— Серьёзно, у меня всё болит.

— Где болит? — вкрадчиво шепчет Гас, нависая надо мной.

— Здесь?

Прикасается пальцами к моему рту и выжидающе смотрит в глаза. Вспоминаю поедание клубники и тот азарт в его взгляде. Слегка касаюсь пальцев языком, щекочу шершавую кожу и отрицательно мотаю головой. Гас сдавленно шипит и проталкивает пальцы глубже.

— Знаешь, я чуть в штаны не кончил, когда ты сделала это в первый раз, матрёшка, — сообщает он, продолжая увлечённо проскальзывать ими в мой рот. — Это самое эротичное, что можно сделать, не снимая одежды.

Хочу спросить, что он имеет в виду под первым разом, потому что на моей памяти это было всего один раз, но мгновенно об этом забываю, потому что пальцы Гаса покидают мой рот и спускаются к груди.

— А может быть, у тебя здесь болит?

Прижимает влажные подушечки пальцев к соскам и начинает нежно массировать их. Низ живота словно обдаёт языками пламени, спина непроизвольно выгибается навстречу его прикосновениям. А «Доктор Гас» настойчиво продолжает исследования, используя подручные средства: губы и язык. Бесстыдно раскидываю ноги, оправдывая это попыткой охладить дымящийся жар, сгребаю непокорные тёмные волосы и прижимаю его голову к груди. Ох, этот его умелый язык. Малфой профессиональный змееуст.

— Я жду ответа, Сла-ва, — шепчет Гас, водя носом по затвердевшей вершинке соска.

— Нет, — выдыхаю, — не здесь.

Кажется, бешеное либидо передалось и мне, потому что я готова к новому раунду нашей секс-битвы, несмотря на то, что за сегодняшнее утро их было уже два.

Глаза Гаса опасно вспыхивают, когда он прочерчивает огненную дорожку страсти по моему животу, спускаясь ниже. Закусываю губу, запирая стон, и жду, когда он дотронется там, где я жажду больше всего.

Его лицо прямо передо мной, он тяжело дышит, заражая меня новой дозой возбуждения.

— А здесь, матрёшка, — слегка надавливает на клитор, но этого достаточно, чтобы пропустить через меня киловатты электричества, — болит?

— Именно здесь, — киваю и поддаюсь лицом вперёд, цепляя его пухлую губу. И в ту же секунду со стоном валюсь обратно, потому что Гас толкает в меня палец.

— Блядь, ты просто космос, — сдавленно стонет надо мной Гас, прижимаясь к коже бедра напряжённым членом, — такая тесная и влажная.

Находит мою руку и бесцеремонно кладёт её себе на член.

— Пообщайся немного с Гасом-младшим. Он к тебе неровно дышит, и даже не обидится, если ты его немного придушишь.

Я бы посмеялась над его манерой разговаривать о своём члене, как о наделённом мозгами существе, но сейчас мне не до этого, потому что он так ловко орудует во мне пальцами, а его член в моей руке возбуждает меня ещё сильнее. Двигаю рукой по каменной длине и мысленно признаюсь ему в любви: «Я люблю тебя, Гас-младший». И моя вагина тоже от тебя без ума, хотя ты неестественно огромный и, определённо, страдаешь макроцефалией.

— Матрёшка, блядь, я больше не могу, — хрипит Гас, высвобождая член из жадных тисков моих рук, — иду зализывать твои раны.

Не удерживаюсь от нервного вздоха, когда он подтягивает меня к изголовью кровати и устраивается между ног, потому что для меня оральный секс — это очень интимно.

— Эксклюзив для тебя, матрёшка. Я, вообще, не любитель целоваться с кисками, но твою готов сожрать.

— Мне уже страшно.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Это правильно, потому что после этого твоя жизнь уже не будет прежней.

Хочу сказать Гасу, что он очень самонадеян, но слова вязнут в горле, потому что его язык мягкой влажностью прижимается к клитору и, не спеша, его поглаживает. Ох, чёрт. В ушах гремят салюты, от собравшегося напряжения низ живота невыносимо распирает.

— Ты и здесь на вкус, как клубника, — докладывает Гас, задевая губами чувствительную кожу.

Сгребаю простыни кулаками и несдержанно ахаю, окончательно выпадая из реальности, потому что он обнимает мои бёдра руками и жадно проникает в меня языком.

Если бы Ильф и Петров писали современную версию «Двенадцати стульев», то Эллочку-людоедочку вполне могли списать с меня. По крайней мере, её одержимую наслаждением версию. Потому что мой лексикон сузился до «Боже», «Ещё», «Пожалуйста, не останавливайся», «Чёрт» и ещё парочки междометий. Гас не преувеличивал, моя жизнь никогда не будет прежней. Я расскажу об этом дне внукам. Сочиню об этом песню. Нарисую картину. Посвящу этому куннилингусу стих.

Запускаю пальцы в волосы Гаса и тяну их вверх.

— Я ведь так и не извинилась перед тобой, помнишь?

Он переводит на меня затуманенный взгляд и вопросительно поднимает брови.

— Хочешь, чтобы я остановился?

Мотаю головой и хитро улыбаюсь.

— Нет, хочу одновременно принести свои извинения.

Секунду Гас изумлённо таращится на меня, а потом хрипит:

— Блядь, а ты точно настоящая?

— Считай, это подарком на Рождество от русского Санты, — усмехаюсь, поднимаясь на локтях.

Гас не сводит с меня глаз, словно наблюдает рождение новой кометы, ложится на спину и перекатывает на себя.

— Гас-младший просит передать тебе, что в Гасвилле в твою честь поставили памятник.

Я не успеваю ответить, потому что он прижимается ко мне в глубоком влажном поцелуе, от которого у меня сводит пальцы на ногах.

— Переворачивайся, матрёшка, — шепчет, отстраняясь, — сейчас ты лишишь меня девственности. Мой первый в жизни «шесть — девять».

Хочу сказать, что мой тоже, но решаю смолчать. Ему необязательно знать о моём ограниченном сексуальном опыте.